Михаил! Адольфович! Миллер!

Лев Островский

Восклицательные знаки здесь обозначают не только восхищение, которое испытывал автор этих строк при общении с М.А. Миллером (далее МА), но и, вероятно, неуклюжую попытку сымитировать его неповторимо эмоциональный стиль.

Писать о человеке такого калибра трудно вообще, но в данном случае особенно, по причине недавнего выхода в свет его собственной книги «Всякая и не всякая всячина», Н. Н., 2005, далее упоминаемой под псевдонимом «Книга». Насколько я знаю, МА успел в основном сам подготовить ее к изданию, осуществленному посмертно близкими к нему людьми. Почти все о нем – и его неповторимый стиль, и его отношение к жизни, к науке, к людям живым и ушедшим -- все, что ему хотелось раскрыть -- по-существу исчерпывается этим сборником. Поэтому любой «вoспоминатель» обречен ходить по «бритве Оккама», балансируя между опасностями свалиться в повтор того, что уже есть в Книге, и, что еще хуже, описывать себя самого на фоне объекта воспоминаний.

В результате вместо связного рассказа у меня получился калейдоскоп из воспоминаний и впечатлений.

Язык МА

Как-то давно, в не лучшие его времена, МА говорил мне, что писания его «непечатны». Его Книга – доказательство обратного. Она -- образец невероятно выразительного, я бы сказал, научно-простонародного словотворчества. Мне оно чем-то напоминает Маяковского в его лирических (т.е. лучших) стихотворениях, свободных от громогласной политкорректности. По Книге можно составить словарь неологизмов МА, который удивительно разнообразен по форме и содержанию, но почти всегда точен. Несколько выдернутых наугад примеров:

Законопослушники
В негордом одиночестве
Поченька
Проверить (утверждение) на «заворотность»
Раскидка функций
«Кикиморная паперлапапина»
Мурашки удивления
Чудо-юдовость
Вне-сметное множество
Обращенцы времени
Старый закадычник
Развязка нагрянывает

Еще один «языковый» эпизод. Беседуем втроем: МА, я и мой дипломный руководитель, добрый и оригинальный до чудаковатости Сергей Ильич Аверков. По какому-то поводу С.И. пошутил: «Простота – залог здоровья!», на что МА мгновенно отреагировал: «И верно, ведь амёбы не болеют воспалением лёгких!»

Лекции МА

Впервые я увидел МА, когда он читал нам лекции (спецкурс по электродинамике) в Горьковском университете. Мы уже были наслышаны о нем и «силе Миллера» -- усредненном потенциале, играющем важную роль в электронике и не только.

Должен признаться, что его артистичный, полный отвлечений стиль нас несколько обескуражил – идеалом для нас была, пожалуй, классическая логика лекций А.Г. Любиной по общей физике. Кажется, я сдал зачет по курсу МА (если таковой был) на отлично, но сами лекции нами воспринимались как нечто непривычное или даже странноватое. Но когда позже я просматривал свои записи этих лекции без предэкзаменационной суеты, они оказались очень четкими и логичными, а незаписанный словесный антураж не давал нам уставать от концентрированной информации. А главное -- на его лекциях никогда не было скучно.

Первая помощь

По окончании университета я получил приглашение от директора НИРФИ М.Т. Греховой поступить к ней в аспирантуру. Я был рад – не представлял себе лучшего места, чем НИРФИ. Однако, то ли виной мои «неправильные» выступления на собраниях (поверил в хрущевскую оттепель), то ли «неправильная» национальность, то ли, скорее, оба вместе, но в аспирантуру меня не допустили, не помогла даже почетная стипендия. Взамен мне странным образом предложили какой-то ракетный институт под Москвой. Тут МА (по крайней мере это он говорил со мной) посоветовал вместо этого «пересидеть» в Горьком на одном из радиозаводов, и помочь с этим вариантом (после я узнал, что у университета и НИРФИ были давние связи с СКБ этого завода). Расстроенный и разозленный распределением, я поначалу отказался и решил ехать под Москву. Как и следовало ожидать, это «распределение» было липовым, и меня (как и группу мне подобных) туда не взяли со стандартной тогда формулировкой «за отсутствием общежития». Тогда уж я сам запросился на завод, где и проработал в СКБ два обязательных года. Надо сказать, что из двух проведенных там лет по крайней мере первый год был весьма полезной школой жизни, работы на станке и изобретательства.

Таково было первое участие М.А. в моей биографии.

Болезнь

Насколько знаю, МА не часто бывал за рубежом. Кажется, первая его поездка была в Англию в 1960, а вторая в 1965 в Голландию, где мы были вместе в составе «делегации» НИРФИ, выпущенной из страны (на волне уже выдыхающейся послехрущёвской оттепели) на научный симпозиум со странным статусом «научного туризма», т.е. как бы в командировку, но зa собственные деньги. В один из вечеров почти вся наша делегация ушла в кино; не помню почему я остался, и МА тоже. Вскоре он позвонил мне в номер, сказал, что неважно себя чувствует, и попросил заказать ему в номер стакан чаю. Я спустился в ресторан и на ломаном английском выполнил просьбу. Я знал, что к тому времени у МА уже была удалена почка, но не представлял, что присутствую при старте долгого и грустного периода в его жизни: какая-то инфекция, проблема с единственной почкой, больница в Москве, потеря речи (странным образом какое-то время он отвечал только по-английски, а уж потом перестал говорить совсем, только писал). Как понимаю, ему спас вторую почку (т. е. жизнь) московский хирург Кан («Бог-Кан», как иногда выражался МА). Это произошло в день моего рождения (МА узнал, что это еще и День Непорочного Зачатия по католическим канонам!), и мы долго после обменивались поздравлениями в этот день.

В период немоты я навещал его на его тогдашней квартире (на Проспекте Гагарина). Его комната производила на меня (а я и сам склонен к беспорядку) впечатление полного хаоса. Я говорил, он в ответ писал. Он, однако, сохранил творческую силу и дарил мне (как, очевидно, и другим) свои опусы, включая «Гамлета» и перевод «If» Киплинга – все это есть теперь в Книге. Все же его тогдашнее состояние производило на меня грустное, почти безнадежное впечатление, и трудно было предвидеть его возвращение к новой, куда более светлой жизни -- и личной, и творческой.

Лучшие времена

Когда, через годы, МА снова смог говорить, он рассказывал, что был так возбужден вернувшейся речью, что хотелось произносить длинные и сложные слова. Он шел в близлежащий лесок и в одиночестве кричал: «Да здравствует гомосексуализм, светлое будущее всего человечества!» Не знаю, связан ли выбор сложного слова с достижением мадемуазель Фимы Собак из «12 Стульев», но, читая о нынешних проблемах Европы и Америки, начинаешь думать, что и тут он может оказаться пророком...

Вообще же я думаю, что МА мог сопротивляться уникальному набору меднапастей только благодаря глубокому знанию своего организма. Кроме того, он никогда не лечился «на авось». Помню в 1994-м -- на первом году своего поселения в США -- я добыл ему Уросит-К, лекарство от камней в почках. После я, и видимо другие, не раз присылали-привозили это средство, но по первому разу МА отнесся к нему с осторожностью. Он писал:

«Дорогой Лева! Очень был тронут Вашей посылкой загадочного лекарства Urocit-K. Но, к сожалению, пока я не решаюсь пустить его в ход из-за отсутствия инструкции.
Моя фаза жизни сейчас, если не бояться самосглаза, м. б. названа оживляющей. Меня исполосовали изрядно: 6 (шесть!) хирургических вмешательств за 9 месяцев! Сам дивлюсь своей стойкости. Последние действия состояли в раздроблении камня в почке и очищении осколков через нефростому -- так называется искусственный канал, выведенный из лоханки (pelvis). Сейчас все трубки вынуты и дыра (сама!) постепенно зарастает. Уротракт снова становится стерильным. Мой друг, хирург Давид Пиковский, считает его самым стерильным участком внутри организма вообще. Поэтому он очень чувствителен к инородным включениям...

Так же внимательно он относился и к другим своим бесчисленным хворям (таже упомянутым в Книге). Но это не тема для воспоминаний.

«За науку»

Хотя МА не был моим непосредственным научным руководителем (им был и, надеюсь, остается, А.В. Гапонов-Грехов), его влияние на мою научную (и не только) жизнь было очень сильно. Сперва через чтение его публикаций (та же «сила Миллера», другие работы по электронике и электродинамике), а потом и непосредственно.

В его уже лучшие времена преобладали разговоры «за науку». МА втянул меня в физические словари и энциклопедии. Мы с ним написали большую статью «Волны» и, как он писал в Книге, «изрядно пококрячились» над определением понятия волны. Несмотря на популярный характер издания, МА предложил представить разные типы волн их «портретами» в виде соответствующих уравнений, и эта идея оказалась весьма удачной. Она, в частности, понравилась Я.А. Смородинскому, и он предложил нам сделать из статьи книжку о волнах. Была даже написана рукописная «рыба» книжки, но потом это занятие было оставлено по разным причинам, в частности потому, что МА не мог найти достаточно нестандартного подхода к описанию нелинейных волн (да в то время теория нелинейных волн и не была достаточно развита).

Я писал и другие статьи общего плана (не только в словари, но и, скажем, о М.Л. Левине и о М.Т. Греховой), и неизменно давал их МА на просмотр. Я ему рассказывал о собственных идеях, а иногда и он мне о своих. Вообще при моей застенчивости меня всегда приятно удивляли его неизменно доброжелательные оценки. Кода я ему сказал о том, что защитил докторскую, он довольно равнодушно отреагировал: «Для меня вы давно доктор». Об одной из моих лекций на Горьковских нелинейных школах он высказался так: «У Островского лекция была перегружена информацией, а у NN -- интонацией» (впрочем, это могла быть скорее ирония, чем похвала). К моему 50-летию мои ученики собрали и переплели оттиски большинства моих работ, и МА написал теплое, но как всегда нетривиальное, не без иронии, предисловие к этому собранию (и оно есть в Книге).

В последнее десятилетие жизни МА особенно проявилась его завидная энциклопедичность. Он сумел посмотреть на науку как историк и философ, что дано немногим. Он, как и прежде, щедро расточал свое время на эссе о друзьях и коллегах (живых и ушедших), одновременно добрые и честные, как умел только он.

Интересно сравнить его планы десятилетней давности с тем, что получилось. В том же письме от ноября 1994 он писал:

Теперь о мозговых делах. С трудом, но включаю голову. Сборник «Памяти М.Л.» уже почти от меня не зависит. Говорят, его смогут выпустить к весне-95. Я боюсь дотрагиваться до текста во избежание раздражений – мне мои старые тексты всегда кажутся чужими, а иногда даже и чуждыми.
Из новых планов у меня торчат два. Я уже до смерти МЛ хотел написать эссе про науку и религию. Потом я оставил, отложил это дело, поглощенный памятью МЛ-а. Сейчас возвращаюсь. Много всякого бреда бродит по мне. Боюсь, как бы друзья и близкие не заподозрили во мне признаки преждевременной (?) чокнутости. Но думаю – сумею и успею дописать до конца.
Вторая мечта – написать некий обзор по системам, допускающим локализацию эм. (и эм- подобных) полей – от Релеевских волн до нашей сумятицы (и нелинейной тож). Кстати, никак не найду исходной статьи Релея! Даже в трехтомнике его трудов (взял его в архиве МЛ-а) не могу его отыскать. А без этого как-то скучновато начинать...

Похоже, ни один из этих двух замыслов не был исполнен – но сколько другого сделано и написано!

Эпилог

Жизнь и дела МА заслуживают более глубокого и подробного анализа -- но пусть это сделают те, кто знал его лучше и работал с ним больше. Для меня МА -- один из немногих действительно выдающихся людей, которых я знал относительно близко. Помимо уникального ума, он был одним из тех, кто давал нам эталон научной честности и абсолютного некарьеризма – и дай Бог, чтобы мы или те, что за нами, могли пронести эту эстафету дальше в наше корыстное время.

И самое последнеее. Несколько лет тому назад вышла в неофициальном издании (раньше сказали бы – в Самиздате) мини-книжка, составленная из пары десятков моих стихов. Я, конечно, передал ее МА, добавив, что пародия приветствуется, и ожидал ехидства. Он же ответил неожиданно тепло и приложил очень добрую пародию (тоже попавшую в Книгу). Хочется думать, что это дает мне право посвятить ему небольшое стихотворение, написанное после его смерти:

МЕЛЬНИК

Памяти М.А. Миллера

Мерно вертится мельничный жёрнов,
Лишь мешки подносить успевай,
Засыпай золотистые зёрна,
А на выходе -- хлеб получай!

Этот хлеб удивительно вкусен --
Перед ним калачи не в зачёт!
Верно, мельник и вправду искусен --
Сам помелет и сам испечёт.

Мы к нему прибегали под вечер
Этот сказочный хлеб уплетать.
А потом он уехал далече --
Не найти, не узнать, не достать…

Но, устав от сомнительной пищи,
Наспех сжёванной, пресной -- не той,
Мы его непременно разыщем,
Только жаль -- не вернёмся домой…

 

(C) Copyright «ИнтелТех»—В.Н.Третьяков. Настоящая информация является интеллектуальной собственностью автора сайта, которому было бы интересно знать о любом использовании его материалов. Vlad-Tretyakov@yandex.ru