*Точка зрения

Академик Леонид СУЩЕНЯ: «ПРОСТЫХ РЕШЕНИЙ НЕ БЫВАЕТ»

Беседа с президентом Национальной академии наук Беларуси (опубл. в газете «Понедельник» 10.03.1997)
-- Леонид Михайлович, остался ли еще, по Вашему мнению, у республики шанс выбраться из экономического кризиса с помощью науки? Имеем ли мы нечто такое, за счет чего наша академия могла бы стать конкурентоспособной на мировом рынке? Академик Лабунов считает, что этот спасительный рычаг высокие информационные технологии, академик Лыч – что льноводство, академик Рубанов говорит о лазерных технологиях. А на что бы сделали ставку Вы?
-- Ни в одном государстве наука самообеспечивающей силой не была. Государство балансирует на грани разумного, сочетая экспорт своих разработок и импорт чужих. Где-то использует свое, где-то чужое, чтобы за счет прибылей подпитывать собственные технологические разработки.
Сейчас все это непросто сделать. Мне кажется, мы должны прежде всего смотреть на те, скажем так, «точки роста», которые у нас уже проявились. Конечно, XXI столетие будет веком информационных технологий. Но всякое технологическое перевооружение стоит дорого, а переход на принципиально новые информационные технологии потребует очень больших средств. Тем не менее нам нужно стремиться к этому, а заделы у нас есть. Можно было бы привести в пример академический Институт технической кибернетики, который достиг в советские времена весьма высокого уровня разработок оборонного значения. Сегодня это гражданская сфера, но достигнутый прежде уровень профессионализма коллектива остался. Например, методы цифровой обработки изображений, распознавания образов по-прежнему имеют «экспортное» значение.
В академии создан также Центр по информационным технологиям, дающий нам выход в Интернет, вводящий в мировые научные сети. Так что и тут «точки роста» есть.
В свое время по линии оборонной тематики для ВПК СССР был сделан ряд высокотехнологичных разработок. Их нельзя потерять. Потому что, в принципе, после распада Союза, по моему мнению, и не только моему, произошло падение квалификационного уровня научных кадров. Ученых здесь винить нельзя – они высокие профессионалы в своих областях. Но рухнула прежняя система – кооперации, заказов и т.д. – и люди перешли на такие виды производства, такие разработки, которые технологически ниже. Произошло понижение общего уровня использования научных кадров.

-- Уникальные специалисты оказались невостребованными?
-- Да. Я не раз приводил в качестве примера КБ Института ядерной энергетики, которое когда-то было аттестовано как головное КБ по Союзу в области разработки малых ядерных реакторов. Но в республике сейчас нет задач, достойных его потенциала. В итоге специалисты европейского, а то и и мирового уровня, вместо того, чтобы создавать высокотехнологичные продукты, вынуждены решать задачи, мягко говоря, не соответствующие их квалификации.

-- Но неужели для белорусского интеллекта нет сферы применения? Вот в начале разговора я назвал 3 направления, которые, по мнению ряда ученых, помогли бы нам выйти из прорыва. Как Вы к этим вариантам относитесь?
-- Мы не должны сегодня искать палочку-выручалочку. Необходимо оценить свой арсенал в целом, комплексно, определить, где мы на достаточно высоком уровне – и в производстве, и в науке. Конечно, на лазерные исследования и их выход в практику можно делать ставку. Создано предприятие коммерческого типа – «Солар», -- производящее небольшие лазеры очень разного назначения. Это пример того, как хорошие научные разработки входят в научно-техническую сферу производства и становятся востребованными – и у нас, и за рубежом. Можно было бы упомянуть и новую структуру «Номатех» (новые материалы и технологии), возникшую в республике. Речь идет о высокотвердых, высокопрочных материалах, с различными специальными характеристиками, требующимися в машиностроении.
Что же касается льноводства, то тут вообще могла бы быть наша белорусская «изюминка». К сожалению, эту проблему плохо решали раньше, плохо решают и сейчас. Хотя льняные ткани пользуются во всем мире большим спросом. Можно было бы разработать ряд новых технологий и технологических новшеств... Но это конкретные направления, и работа по ним не отменяет общей задачи – оценки всего нашего научного арсенала.

-- В свое время в кризисный период в Польше разделили все институты на 4 категории: такой-то сейчас более важен для страны, такой-то менее. Процесс очень болезненный, но именно такой путь выбрали наши соседи. Допускаете ли Вы, что нечто подобное возможно у нас?
-- Да, допускаю. Здесь есть несколько аспектов: уровень работ института, их направленность, связь с государственными приоритетами развития. Отдельный аспект – фундаментальная и прикладная наука. Первая в значительной степени определяется внутренней логикой развития, она ближе к стратегической. А прикладная – это скорее решение проблем сегоднящнего-завтрашнего дня. Потому нельзя растекаться «мыслию по древу», но очень важно найти разумное соотношение и определить свои возможности, свои опорные коллективы.
Россия поступила аналогичным образом. Она оценила творческий потенциал своих институтов и обозначила несколько десятков как «национально обязательных и необходимых». Они имеют приоритетную финансовую поддержку. С остальными же можно свободнее экспериментировать, даже закрыть или перепрофилировать.
Но здесь нужно помнить: простых решений не бывает. Такой «отбор по рангу» не очень сильно срабатывает. Формально список составлен, но трансформировать всю структуру АН не так-то просто. Любые решения должны быть взвешенными.
И лазерные технологии, и льноводство, и информатика – очень важные для республики направления. Но только они Беларусь не выручат. Нам нужно иметь приоритетный список всего, что мы должны поддержать в первую очередь.
Работа по первичной инвентаризации институтов и их потенциала уже проведена. Но, к сожалению, до отбора, выделения наиболее значимых дело еще не дошло.

-- Согласны ли Вы с тем, что в кризисные времена наука должна играть в жизни общества более активную роль, чем во времена благополучные?
-- Зерно истины тут, конечно, есть. Безусловно, спокойный ход событий в нормальной обстановке – это один режим работы научных учреждений. Другое дело – переходный период, который мы сейчас переживаем, который как-то затрагивает и науку, и она должна мобильно реагировать на те общественные явления, которые происходят в стране. И академическая наука значительно изменилась – многие лаборатории закрыты или перепрофилированы, при институтах созданы научно-технические центры – по кибернетике, информатизации, машиностроению, создаются технопарки, существенно перестраивается физико-техническое отделение, работа в котором в наибольшей степени имеет прикладную направленность. Определены приоритеты – и в фундаментальной области, и в научно-технической сфере, -- которые в значительной степени отражают структуру экономики, стратегию развития промышленности, сельского хозяйства. Так что уже идет серьезная концентрация сил.
Ну а вне этих программ, в режиме свободного поиска работающих осталось не так много. Поиск необходим, но ясно, что панацеей он не станет. Мы должны концентрировать свои усилия прежде всего в тех областях, которые могут способствовать быстрому подъему экономики.

-- «Коммерциализация науки» – это для Вас слова ругательные, или все-таки в каком-то виде возможность такого явления Вы для академической науки допускаете?
-- Допускаю. Но только сразу нужно разделить фундаментальную и прикладную науки. Первая коммерциализации никак не подлежит.

-- Тут можно и поспорить: во время бума высокотемпературной сверхпроводимости в Японии скупали всевозможные идеи, хоть каким-то боком к этой проблеме относящиеся.
-- Мне кажется тут скорее исключение, не отменяющее общего правила. Да, ученые – жизнь коротка! -- могут пойти на то, чтобы продавать свои идеи. Именно потому, что в тех условиях, в каких они работают, им свои идеи реализовать не удается.
Но более понятна и распространена другая коммерциализация – когда лаборатория или институт, занимающиеся прикладными исследованиями, создают свое бизнес-предприятие. Именно так возник у нас уже упоминавшийся мною «Солар» – фирма, производящая лазеры. Это предприятие организовала группа ученых и инженеров из Института физики. «Солар» очень успешно работал все эти годы (сейчас, правда, переживает трудные времена). Но в любом случае – вот он, прекрасный пример фирмы, вышедшей из науки и воплощающей научные разработки в реальное производство. Такую коммерциализацию можно только приветствовать.
Однако в НИИ, в т.ч. и академических, идет и другая коммерциализация – в худшем смысле этого слова. Там не высокотехнологическими разработками озабочены и не их внедрением, там идет работа «купи-продай». Это, конечно, к науке никакого отношения не имеет и ничего ей не дает, и я подобный подход категорически отвергаю.
Есть еще один путь – «фирменная наука», или, иначе говоря, наука при фирмах В будущем она обязательно появится и у нас. Крупные производственные объединения, корпорации создадут свои научные центры, взаимодействующие с академическими научными центрами. Сегодняшний прообраз такой схемы – академический Центр по проблемам машиностроения. Он тесно взаимодействует с МАЗом. Подобные центры могли бы производить научное обеспечение научно-технических программ, привлекать к работе академических и заводских ученых, научно-инженерную силу. При этих центрах обязательно найдется место и коммерческим структурам, которые на условиях заказа выполняли бы свою работу.
В Китайской академии наук, где мне довелось побывать, вокруг каждого академического института – целое ожерелье маленьких фирм, малых предприятий, подхватывающих разработки института. В институтах знают, что их идеи ждут. И научные результаты быстро превращаются в образцы, в товары, продаются на рынке, принося ученым достаток, а фирмам – процветание. Такое сочетание государственной и коммерческой науки можно только приветствовать.

-- Не так давно на собрании ученых республики была высказана мысль: поскольку наука – наш главный ресурс, то если Россия, с ее природными богатствами, выделяет на науку 4% от ВВП, то Беларуси сам бог велел давать в 2 раза больше.
-- При теперешних 0,5% от ВВП не буду оценивать реалистичность этого предложения. Что хотелось бы здесь напомнить? Когда осуществлялись атомные проекты в СССР или Америке, отбирались великолепные кадры, давалось мощное финансирование, оказывалось организационное и прочее содействие – и проблема решалась быстро, энергично, на высоком уровне. Наука может сторицей вернуть вложенные в нее средства. Увы, пока можно констатировать: государственная система мобилизации научных сил республики оказалась у нас явно не на высоте.

-- Может, надежда на налоговую политику? Предоставляя льготы производствам, где используются научные разработки, она стала бы фактором, поднимающим «спрос на науку», повышающим ее продуктивность. Что Вам известно о налоговых льготах в наукоемких производствах Беларуси? Чего здесь сумела добиться сама АНБ?
-- Мы неоднократно подавали подобные предложения. Кое-что удалось в законы «О научной деятельности» и о «Научно-технической политике». В них, по крайней мере, по крайней мере в «порученческом» виде правительству, принципы благоприятной для науки налоговой политики заложены. Надеюсь, что новый состав правительства будет эти поручения добросовестно выполнять.
Кое-что уже удалось сделать. Так, отменен НДС по всем зарегистрированным гостемам. С академической науки сняты налоги на недвижимость, пожарный, чернобыльский, а также таможенные сборы на гуманитарную помощь научным учреждениям. Допустим, прибывал к нам из-за рубежа ценный прибор по линии гуманитарной помощи или по программе совместных исследований – а его облагали пошлиной, превышающей стоимость самого прибора. Такой «выкуп» институты и заплатить не всегда могли. Теперь это, к счастью, в прошлом.

-- А как обстоит дело с налоговыми льготами на наукоемкую продукцию? Востребованность науки ведь непосредственно с ними связана.
-- Действительно, это очень важные рычаги, но пока они, к сожалению, не действуют. Вы же знаете, что проблема внедрения всегда была тяжелой проблемой. Именно потому, что решалась она преимущественно административными методами: производство чуть ли не силой заставляли принимать какие-то новые технологии или разработки.
Я и тогда говорил, и сейчас скажу: пока не появится экономический механизм, стимулы для восприятия новой научной продукции – до тех пор внедрение будет тяжелым, изнурительным делом, обреченным приобретать иногда патологические формы. Нужна экономическая система восприятия новых научных разработок. Ее не нужно выдумывать. За рубежом «фирменная наука» мгновенно подхватывает всевозможные новшества. Мне в свое время пришлось быть в Бирмингеме, на заводе легковых автомобилей «Austin Rover»,выпускающим около 10 моделей. Спрашиваю: «А как у вас дело с рационализаторством обстоит?» Они не сразу даже поняли, о чем речь. Подвели меня к стенду, что-то вроде нашей Доски почета, с фотографиями всех передовиков-рационализаторов и указанием, что каждым сделано и какая премия за это выделена. Даже если кто-то на тысячную долю процента что-то улучшил – это учитывается и отмечается. А уж если кому-то удалось хоть малую толику в дизайне улучшить (это считается самым сложным) – тут уж идут барыши по нашим понятиям баснословные. Это к вопросу о стимулах. Ну, а в столовой этого завода на каждом обеденном столе компьютер стоит, связанный с заводской базой данных. Ведь рабочему или инженеру мысль может и за обедом прийти в голову, в момент расслабления, как же его лишать возможности зафиксировать ценное усовершенствование? О такой востребованности творчества нам остается только мечтать...

Беседу вел Владимир ТРЕТЬЯКОВ,
научный обозреватель агентства БелаПАН.

P.S. (октябрь 2004 г.). При всем моем хорошем отношении к Л.М.Сущене как к человеку не могу все-таки не упрекнуть его как руководителя АНБеларуси: не сделал он для Академии за время своего правления (1992—97 гг.) того, что вполне было в его власти и компетенции. Доминанта его научной политики как президента НАНБ была такая: фундаментальная наука везде поддерживается государством, и потому нужно использовать любые возможности, чтобы добиться лучшего финансирования. В результате политики, направленной лишь «на выживание», Академия, желая получить национальный статус и, соответственно, больший фонд зарплаты, стала превращаться в министерство науки. Глава АНБ Беларуси не сумел или не захотел превратить в реальную законодательную инициативу энергичный и спонтанный процесс поиска выхода из кризиса академической науки, происходивший в недрах организации. А ведь Л.Сущеня, как биолог, мог бы предложить нечто свое, биологически обоснованное, взглянув на академическое сообщество как на единый организм в стадии «затрудненного» онтогенеза (вроде своих рекомендаций Природы для академической науки). А еще того лучше, он бы мог сформировать при Президиуме междисциплинарный творческий коллектив (из экономистов, финансистов, юристов, философов, патентоведов) и поставить им задачу – выработать рациональную стратегию кризисного менеджмента для АНБ. Не исключено, что тогда бы этот ВТК нашел и приличные и продуктивные формы коммерциализации науки, включил в свои рекомендации элементы информационного управления (напр., с использованием республиканского банка научных идей), сумел найти баланс интересов науки и общества, предложив нечто вроде ОАО «Республика Беларусь».
Увы, даже в таком, «стартовом» виде междисциплинарный творческий потенциал белорусской академии не были использован, она «огосударствилась». Теперь уже и до того дошло, что своего президента НАНБ сама не избирает (ей его назначают), да и должности-то такой даже нет (теперь она называется «председатель президиума НАНБ»). Увы, то, что сказал о НАНБ А.Войтович, ее президент в 1997—2000 гг.: «Хуже, чем сейчас, с Академией уже ничего быть не может» – было предопределено как раз во времена президентства его предшественника Л.Сущени...

(C) Copyright «ИнтелТех»—В.Н.Третьяков. Настоящая информация является интеллектуальной собственностью автора сайта, которому было бы интересно знать о любом использовании его материалов. Vlad-Tretyakov@yandex.ru