Михаил Адольфович Миллер и его забота о справедливости

В.А.Зверев

Я не встречал человека, обладающего более быстрым и острым умом, чем Михаил Адольфович, и более острым чувством справедливости. Человек, обладающий такими качествами, чрезвычайно интересен.

Узнал я о Михаиле Адольфовиче (МА) и почувствовал силу его влияния задолго до того, как сам лично познакомился с ним и подружился. Это произошло, когда я учился еще в начальной школе, благодаря моему приятелю тех лет. Этот мой друг -- Вова Союзов -- учился не в той школе, где я, а в 8-й школе, в одном классе с Мишей Миллером. Кампанией мальчишек, в которой был Вова, верховодил Миша, и именно под его влиянием Вова Союзов стал исключительно серьезно заниматься всеми своими делами. Дружба с МА сделала Вовку Союзова необыкновенным человеком. Только поселившись в нашем доме, Вова был одним человеком, а попав под влияние компании мальчишек, центром которой был Миша, он стал другим. Это было заметно на многих вещах, но более всего бросалось в глаза следующее.

Когда Вова поселился в нашем доме, то я гораздо лучше него умел играть в шахматы, знал много немецких слов, а Вова не знал ни одного. Я легко обыгрывал Вову в шахматы, но он продолжал упорно играть со мной. Он увидел у меня книжку Макса Эйве о том, как надо играть в шахматы, и взял ее почитать. Я охотно дал товарищу эту книгу, так как сам не мог читать ее. Она казалась мне слишком трудной для чтения. Вова же знал толк в книгах и умел с ними работать. Начитавшись моего Макса Эйве, он стал у меня легко выигрывать. Мало того, мой отец постоянно выигрывал у меня, играя без ферзя. Вова стал, к моему удивлению, легко выигрывать у моего папы, когда тот играл всеми фигурами и всерьез. Занявшись немецким языком, Вова не только догнал меня, а и существенно перегнал, научившись понимать немецкую речь, звучавшую по радио, чего у меня не получалось. Я с трудом улавливал лишь отдельные слова, которые у меня не сливались в осмысленные фразы.

Я узнал о кампании друзей, к которой принадлежал Вова, лишь тогда, когда сам подружился с Мишей Миллером и попал под его влияние. Это произошло, когда я поступил в институт. Не сблизившись с Мишей раньше, я очень много весьма существенного упустил в жизни. Однако надо не огорчаться упущенному, а радоваться приобретенному. Благодаря тому, что я все же сошелся и подружился с этим замечательным человеком, я приобрел чрезвычайно много и лично ему обязан всем своим успехом. Попав под влияние МА, я тоже, как в свое время Вовка Союзов, стал совсем иначе относиться ко всему тому, за что брался.

Мы с Мишей поступили в институт в один год и оба, движимые патриотическими чувствами, оказались на одном факультете и в одной группе. Это был особенный год для нашей страны и для всех нас – год начала Великой Отечественной войны. Нас по малолетству еще не брали на военную службу. Мы поступили в Политехнический институт на факультет Авиамоторостроения, занимавшийся по ускоренной программе, рассчитанной всего на три года. Через три года нас должны были выпустить инженерами, обеспечивающими фронт современной и необходимой военной техникой. Этого не произошло, так как на следующий год всех нас призвали на военную службу. Миша, как и когда-то в школе, и в институте сплотил вокруг себя группу мальчишек и заботился, чтобы в этой группе было все так, как должно быть. Усилиями Миши у нас установились идеальные дружеские отношения. Каждый вносил в эту дружбу свою посильную лепту, прилагая к этому все свои возможности. В этот период мы с Мишей были неразлучны, сидели рядом на всех лекциях, упражнениях, вместе делали лабораторные работы, чертили, бегали на Волгу купаться. Для этого мы сбегали с лекций по физике, слушать которые было бесполезно, так как нам они были абсолютно непонятны.

Об обстановке, в которой протекала тогда наша учеба, говорит следующий факт. Нас вместо учебы послали копать противотанковые рвы вокруг города Горького, чтобы врагу в него было трудно пробраться. Мы жили вместе всей нашей дружной кампанией в пустом доме без хозяйки. Поэтому мы сами топили печку, добывая дрова из подручных столбиков и заборов, и готовили себе сами еду из тех продуктов, которые нам выдавали. Как-то раз мы отпустили наших товарищей на побывку домой, оставшись с Мишей вдвоем. Как раз в это время мы получили продукты на всех, которые включали головы от селедок. Больше не было ничего, но этих голов было много. Мы были столь голодны, что голов нам казалось мало. Чтобы хоть чуточку наесться, мы решили из всех голов сварить суп. Это мы сделали в огромном чугуне, засунув его в печь. Весь этот чугун мы вдвоем быстро сожрали, не успев наесться. После этого у нас обоих невероятно заболели животы. Мы залезли на печь и несколько часов отчаянно мучились животами, так и не утолив голод.

Ускоренное обучение сказывалось на большой загруженности студентов. У нас каждый день бывало по 8 или 10 часов обязательных занятий. Будучи все время рядом с Мишей, я обратил внимание и был необычайно удивлен той скоростью и легкостью, с которой тот осваивал науки, а больше всего разница между нами проявилась при изучении высшей математики. У меня так быстро и хорошо ни дифференцировать, ни интегрировать никак не получалось, а он сложнейшие примеры делал с невероятной скоростью. Мне учеба давалась с невероятным трудом, и я завидовал той легкости, с которой справлялся с учебой Миша. Мне было так трудно учиться, что я боялся вылететь из института сразу же после первой сессии, не сдав ни одного экзамена. Опасность выглядела столь реальной для меня, что я напряг все свои силы на учебу. В результате произошло невероятное: я все экзамены в эту первую свою сессию сдал на одни пятерки. Этого я не ожидал никак. Безусловно, мне много помог пример Миши, за которым я старался тянуться изо всех сил.

Дальше началась удивительная история, которую вряд ли кто знает даже из людей, очень близко знающих Михаила Адольфовича. Мой успех на экзаменах произвел на Мишу впечатление, и он стал все время ходить за мной, не давая мне ни минуты покоя, уговаривая меня вступить в комсомол. Он был в то время очень активным комсомольцем. Я полагаю, что это явилось естественным следствием его острейшего чувства справедливости. МА не выносит никакой несправедливости, а коммунистический строй декларирует справедливое общество и обещает его. Я тогда уговорам МА не поддался и в комсомол не вступил, так как меня многое тогда в нем смущало. Однако аргументы МА на меня оказали действие, в результате которого я решился вступить в комсомол в армии. Там я, как самый образованный, сразу же стал самым крупным комсомольским деятелем – комсоргом батальона, а наш батальон был отдельным и ничего крупнее уже и не было. На этой комсомольской должности полагалось обязательно вступать в партию, что я и сделал. Я писал из армии МА, стараясь обрадовать его, что его агитация за комсомол до меня, наконец, дошла и на меня подействовала. МА мне ответил, что с тех пор его взгляды на комсомол сильно изменились. Я не мог себе этого представить и даже не поверил письму, решив, что тут что-то не так. Оказалось же, что все так, а виной всему оказалось все тоже миллеровское чувство справедливости.

Пришла пора рассказать о миллеровском чувстве справедливости. Вообще понятие справедливости бессмысленно без критерия. То, что справедливо согласно одному критерию, будет выглядеть вопиющей несправедливостью с точки зрения другого. Это ясно как день, но все же приведу пример. Один человек придумал машину, а другой ее сделал. С точки зрения изобретателя будет справедливо считать, что машину создал он, а с точки зрения производителя это будет уже не столь справедливо или даже совсем не справедливо, особенно, если эту машину сделать было трудно. Или другой пример. Надо уволить из лаборатории одного человека, а кандидатов двое. Один из них здоровый мужик без ученой степени, но крайне полезный для лаборатории. Другая -- одинокая женщина, кандидат наук с двумя маленькими детьми, которой на работу снова не устроиться. Однако всю выполняемую ей работу без малейшего напряжения могут взять на себя оставшиеся сотрудники лаборатории. Кого из двоих следует уволить, чтобы это было справедливо? Если сформулировать критерий, то все вопросы о том, что справедливо, решаются однозначно, но сам критерий сформулировать чрезвычайно трудно. Я ни разу не слышал, чтобы МА сформулировал или бы пытался сформулировать свой критерий справедливости. Однако я ни разу не усомнился в его решении того, что справедливо, а что нет. Очевидно, что у людей, получивших определенное воспитание, читавших одни и те же книги, формируется общее понятие того, что справедливо, а что нет. Отсутствие критерия, конечно, дает себя знать. Это проявляется в том, что чувство справедливости возникает не всегда, а только в том случае, когда нет никаких сомнений в том, что совершается или готовится несправедливое решение или действие. В приведенном примере, когда целиком родившаяся в голове изобретателя машина создается другим человеком, не возникает острого чувства несправедливости при любом решении вопроса о том, чья же это машина -- изобретателя или рабочего. Острое чувство несправедливости возникает только тогда, когда в четком критерии нет необходимости.

Приведу некоторые примеры. Когда мы начинали работу в НИРФИ, МА вовсю сплачивал наш коллектив. Мы регулярно обменивались нашими успехами на научном поприще. Тогда МА был сильно возмущен тем, что Ю.А.Рыжов неаккуратно без ссылок использовал мою идею о фазовом инварианте модулированного колебания. По этому поводу МА устроил грандиознейший скандал, так как использовать идею без соответствующих ссылок на автора по его мнению было высшей несправедливостью. Мне тоже казалось это так, и Мария Тихоновна Грехова – директор института – придерживалась того же мнения. Однако Мария Тихоновна придерживалась иного мнения относительно того, надо ли устраивать по поводу подобной несправедливости скандал. Она мне говорила, что не надо переживать, когда у тебя берут идеи без всяких ссылок, если у тебя их много. Тогда люди обязательно увидят, откуда текут идеи, и справедливость восстановится сама собой. В дальнейшем я руководствовался в таких случаях словами Марии Тихоновны, а МА этого не мог, так как не терпел ни малейшей несправедливости.

По поводу одного очень важного поступка МА, связанного с его чувством справедливости, у меня есть собственные домыслы. Они заключаются в том, что МА из чувства справедливости не хотел выдвигать свою кандидатуру в академики. Он вполне достоин этого научного звания, обязательно получил бы его, если бы сам этому не сопротивлялся. По крайней мере я только его сопротивлением могу объяснить, что институт его ни разу не выдвинул кандидатом в члены академии, несмотря на его очевидные научные успехи, широкую научную известность и связи. МА защитил докторскую диссертацию в 32 года, что очень редко бывает в наших науках. Он еще в те годы, когда никто никуда не ездил, принимал участие в престижных всемирных научных конгрессах, выступая там с обзорными докладами о развитии радиофизики в нашей стране. Только необычайно авторитетный ученый из провинции может получить заказ на такой доклад. Когда я появлялся в Москве в академии наук, то многие подбегали ко мне с вопросами о том, как поживает МА, как его здоровье, попутно им восхищаясь. Сопротивлялся он членству в академии, так как считал, что некоторых сильных и достойных ученых туда явно несправедливо не выбирают. Поэтому он не хотел принимать участие в этой несправедливости, и был против выдвижения своей кандидатуры. Повторяю, что это мои домыслы. Я ни разу не слышал от МА соответствующих заявлений о несправедливости выборов в академию наук. Это тоже объяснимо, так как МА никого не хотел обижать из-за своего острого чувства справедливости. Будь у него четкий критерий, он действовал бы активно и необычайно решительно. МА был смелым, решительным, никогда ничего и никого не боялся, имел по этому поводу кучу неприятностей, но в то же время он был и очень деликатным и всегда заботился о том, чтобы не обижать людей, не доставлять им неприятных переживаний. Против академии МА ничего не имел, так как выдвинул в академики своего ученика В.И.Таланова, который и получил это звание. Успех Таланова является подтверждением того, что сам МА непременно бы был академиком, если бы не противился этому.

Приведу еще один пример битвы МА за справедливость, близко меня коснувшийся. После того, как мой шеф профессор Г.С.Горелик перешел в Москву, я остался в стороне от активной научной работы, так как у меня не стало сотрудников. МА это показалось несправедливым. Он сказал мне, что беседовал по этому поводу в Москве с моим шефом, и тот просил его оказать мне помощь. Я знал, что мой шеф был обо мне и моих способностях очень высокого мнения. Я не хотел, чтобы шеф во мне разочаровался. Поэтому лез из кожи вон, чтобы выдавать идеи и осуществлять их. У меня даже кое-что действительно получалось. Г.С. вызвал у МА острое чувство несправедливости к моему положению в университете как научного работника. МА принял меры к тому, чтобы это положение изменить, и достиг своего. Когда Мария Тихоновна организовывала НИРФИ, то меня, с подачи МА, назначили заведующим отделом. Эта должность была необычайно дефицитной. Многие выдающиеся научные работники тогда не имели таких возможностей для своей работы, которые получил тогда ничем еще не проявивший себя юный 32-летний доцент университета. Обеспечив меня возможностями для развертывания научной работы, МА опекал меня и дальше. Без этой опеки никакая моя научная карьера не могла состояться. Помню, как МА пришел ко мне домой, так как я был болен в очень ответственный момент. Истекал срок, когда можно было заявить свою собственную работу, завести свою тематику научной деятельности. Я сказал МА, что его хлопоты напрасны, так как я все уже сделал, заявив о своем участии в исследованиях М.М.Кобрина, который включил меня и мой отдел в свои планы. МА решительно возразил, уверяя меня, что так у меня ничего не выйдет, я должен иметь свою собственную тематику. Это было так решительно заявлено, что я послушался МА, и только потом много позже убедился, насколько все это было действительно необходимо.

Другой пример решительного применения МА его чувства справедливости знаком многим. МА был обеспокоен несправедливым отношением к молодежи, направляемой на работу в академический институт вообще, а в частности, и в наш Институт прикладной физики Академии наук. Эту несправедливость МА в нашем институте кинулся исправлять сам, а другие институты должны были перенять опыт нашего. В результате была создана и эффективно работала стройная система подготовки молодежи, разработанная и внедряемая лично МА. Система оказалась чрезвычайно плодотворной, в нее были вовлечены самые сильные сотрудники института, которые вовсю старались, чтобы как следует готовить приходящих к ним молодых людей. У этой великолепной системы был всего один малюсенький недостаточек, состоящий в том, что она могла действовать только благодаря высокому авторитету самого МА. Без опоры на авторитет МА систему не только нельзя запустить в работу так, как это сделано в нашем институте, а и объяснить ее основные особенности и плюсы очень трудно. Поэтому этот опыт на другие институты, в том виде, как это было у нас, не распространился. А у нас эта система работала удивительно эффективно и, благодаря авторитету МА, как бы сама собой. Для этого у МА был целый ряд находок. Все это хорошо известно, так как через систему МА прошло много людей, которые знают, что и как с ними делали во всех деталях.

Приведу только маленький пример. Каждый год полагается проводить аттестацию молодых сотрудников. У нас это тоже было, но МА ввел порядок аттестации, кардинально изменяющий ее обстановку. Вместо обычной нервной, экзаменационной обстановки наша аттестация стала праздником научных идей и их авторов. Такой праздничной, доверительной обстановки, сочетающейся с требовательностью, нигде не бывает. Все это происходило главным образом потому, что члены аттестационной комиссии могли и должны были задавать любые вопросы аттестуемым, за исключением тех, ответы на которые они знают. Надо видеть, как это влияло на всю обстановку аттестации. Однако для этого недостаточно только придумать этот ход. Надо было суметь безошибочно определять, знают ли на самом деле ответы на свои вопросы те, кто их задает. МА это умел, но это его умение практически и не требовалось, так как его авторитет среди членов комиссии был столь высок, что никто и не думал нарушать выставленное им требование.

С целью воспитания молодежи МА организовал в институте общеинститутский научный семинар. До этого у нас не было такого общего для всех семинара, а существовали отдельные микросеминары. Это мероприятие МА организовал блестяще. На всех заседаниях этого семинара людей, желающих принять в нем участие, было больше, чем мест в зале. До этого такое случалось только на семинарах, когда выступали не наши, а пришлые докладчики с особо интересными сообщениями. МА привлек лучших наших докладчиков, устроив среди них конкуренцию на лучшее выступление. Выступить на этом миллеровском семинаре было большой честью для докладчика. О том, насколько это было хорошо именно для молодежи, я могу судить по своему опыту. Ко мне после моего доклада поочередно подошли два талантливых молодых человека – А.Б.Гершман и А.Л.Матвеев. Они заинтересовались моим докладом настолько, что стали работать непосредственно со мной. В этот период у меня было с кем работать. С этими молодыми людьми и с другими я общался и работал через их руководителей, умных и хороших специалистов. Однако я почувствовал, что работать непосредственно с молодежью – это совсем другое дело. Только благодаря непосредственной работе с этими молодыми людьми я сумел полностью решить те проблемы, которые только намечались в моем докладе на миллеровском семинаре. С тех пор я старался привлекать к своей работе молодежь. Однако тот же МА в свое время предупреждал меня: “Смотри, Виталька, не набирай слишком много молодых людей – ведь это аспиранты, нельзя иметь слишком много аспирантов, так как в каждого надо вкладываться по-настоящему!”

Был и такой случай, когда миллеровское чувство справедливости было против меня. В наш институт принимались только отлично успевавшие выпускники университета, способные и талантливые. Несмотря на это, диссертации они готовили не менее чем лет за пять, а многие и того дольше. Вдруг один студент-вечерник, работающий в нашем институте лаборантом, защитил кандидатскую диссертацию ровно через два месяца после окончания им университета. Он бы защитил диссертацию и раньше, но с него требовали справку о высшем образовании и сдаче кандидатских экзаменов. МА считал это несправедливым по отношению к нашим отличникам. Так как это был мой соискатель Борис Анатольевич Конюхов и тема у него была моя – все про тот же фазовый инвариант модулированного колебания, -- то в этой несправедливости частично виноват и я. Я был бы полностью виноват, если бы диссертация была плохая, но так как это было не так, то сам МА мне никаких претензий не предъявлял. Он считал, что несправедливость заключается в том, что сам Б.А., как студент-двоечник, диссертации сделать не мог. Ее сделала ему его жена, работавшая тоже в моем отделе. Его жена необычайно умна и талантлива. Она кончила радиофак, обойдя при этом всех своих сокурсников, среди которых было много талантливых молодых людей, и вполне могла сделать диссертацию своему мужу. Это было не так, и никакой несправедливости в этом деле не было. Свою диссертацию Б.А. сделал сам и работал он над ней достаточно долго, необычайно старательно и упорно.

Главным виновником столь необычно выглядевшей скороспелой защиты диссертации является один из наших старейших акустиков Владимир Александрович Красильников. Он был председателем большой конференции, на которой с докладом выступил Б.А., учившийся тогда на 3-м курсе вечернего радиофака и только что заваливший свою очередную сессию. Он работал в отделе лаборантом, а поехал с докладом, так как его соавторы были в это время заняты и, кроме него, доклад было сделать некому. Доклад, сделанный Б.А., произвел большое впечатление на Красильникова, который стал уговаривать Б.А. пойти к нему в Москву в МГУ в аспирантуру. Это предложение возымело сильное действие на двоечника Б.А., не привыкшего, чтобы к нему относились с таким уважением. Он уговаривал своих соавторов не говорить Красильникову, что он всего лишь недоучившийся студент и потому не может стать его аспирантом. Сам же Б.А. принялся и за учебу и за научную работу с бешеной энергией. Однако, применяя любимую МА спортивную терминологию, учеба -- это многоборье. Сочетать успех в этом многоборье с интенсивной научной работой нельзя. Поэтому Б.А., отдавая приоритет науке, продолжал получать двойки и оставаться на второй год. В результате он кончал университет медленно, успев за это время подготовить хорошую диссертацию. Ни один отличник дневного отделения не располагает такими возможностями и вынужден действовать последовательно: сначала учеба, а затем уже и научная работа. Этот пример показывает, как важно для молодого человека получить одобрение маститого ученого. Система подготовки молодых людей, организованная в институте МА, дала многим молодым людям такую возможность.

Я имел возможность на себе проверить систему МА изучения иностранных языков, с которой он меня познакомил. На радиофаке я учился успешно, благодаря тому, что в армии научился чинить радиолокаторы. В системе подготовки радиофизиков видное место занимал эксперимент, отнимавший у студентов массу времени. Благодаря радиолокаторам я прошел такую экспериментальную подготовку, что лабораторные работы делал пачками и по такой оригинальной методике, которую преподаватели понимали с трудом. В результате меня полностью освободили от лабораторок, заменив их научной работой в ГИФТИ. Но оставалось одно “но”. Преподавательница английского языка считала, что мне надо оставить университет, так как я настолько не знаю английского, что наверняка не выдержу экзамен. Тогда я решил воспользоваться миллеровской системой. В результате я сдал экзамен по английскому языку на пять, а преподавательница, очевидно, распустила о моих невероятных способностях к языку слухи на кафедре, так как в аспирантуре со мной стала заниматься сама заведующая кафедрой английского языка, считающая, что я знаю достаточно язык технических текстов. Она занималась со мной только английской художественной литературой. На самом деле у меня ни малейших способностей к языкам нет. Просто я старался применять систему МА. Каждый день не менее 4 часов я читал только по-английски, думал тоже только по-английски, при необходимости сверяясь со словарем, который держал всегда с собой в кармане. К сожалению, преодолев тот экзаменационный рубеж, я больше не использовал эту великолепную систему. Поэтому я не знаю язык так, как это мне сейчас надо.

Среди талантов МА хочется особо отметить его талант выступать, произносить речи, читать лекции, как исключительно серьезные курсы студентам, так и популярные лекции школьникам, писать. Это тоже всем хорошо известно, и когда слово берет МА зал сразу затихает, ожидая яркого остроумного выступления, и никогда не разочаровывается в своих ожиданиях.

Я приведу пример того, как МА пишет. Университет издал сборничек, посвященный ученым-женщинам. Там есть статья о Марие Тихоновне Греховой, написанная МА. Я привожу этот пример, так как сам хорошо знал Марию Тихоновну, долго и плодотворно работал с ней бок о бок и пытался писать о ней. Поэтому я знаю, как о ней трудно писать. М.Т. была таким человеком, о котором сколько ни напиши дифирамбов, все равно их будет мало и хочется добавить еще и еще. Но ведь она была к тому же своеобразным, ярким живым человеком со своими особенностями. Это очень трудно показать на фоне дифирамбов, а МА это сумел. Он показал образ Марии Тихоновны в этом очерке очень экономно, использовав для этого всего несколько исключительно точных фраз, но ведь их надо было найти! Например, МА написал, что Мария Тихоновна постоянно что-то организовывала. Насколько это точная фраза и как она просто выглядит, когда она уже найдена! Или он написал, что Мария Тихоновна, работая в ГИФТИ, меняла свои должности от директора до зав. отделом в зависимости от политической конъюнктуры. И это абсолютно точно! Мария Тихоновна была политиком. Очень точна и актуальна мысль МА, высказанная в этой статье, что Мария Тихоновна доказала, что наукой можно и нужно управлять профессионально!

И еще немного об отношениях МА и Марии Тихоновны. Она очень ценила МА, постоянно прислушивалась к его мнению. Он, уважая и слушаясь ее, слегка подтрунивал над некоторыми ее распоряжениями. Вот характерный пример отношения МА к начальству, причем к любимому и уважаемому им начальству. Работая в ГИФТИ, Мария Тихоновна получила солидную премию от министра. МА ходил и рассказывал всем, что Мария Тихоновна, получив премию министра, собрала все деньги в кучу, пошла в сортир, бросила их все туда и спустила воду. На это Мария Тихоновна ничего возразить не могла, хотя она деньги в сортир и не думала бросать. Свою премию Мария Тихоновна задумала израсходовать с наибольшей пользой так, чтобы удовольствие от этой премии получили все сотрудники и надолго. Для этого она решила отремонтировать на эти деньги институтский сортир так, чтобы каждое его посещение стало удовольствием. Однако сантехника того времени шуму давала много, а гидравлика была слаба и весьма неустойчива. Поэтому отремонтированный на премию сортир вскоре принял тот вид, который он имел до ремонта. В результате, по сути, произошло как раз то, что и говорил МА, и возразить было нечего.

МА с самого детства и по сию пору является ярким лидером. Как он этого добился? Он активно вмешивался в жизнь, устраняя в ней несправедливость или предупреждая ее. Когда мы работали еще в НИРФИ, МА подошел ко мне в коридоре, взял меня за пуговицу и сказал: “Ты, Виталька, стал человеком заметным, на тебя смотрят, по тебе равняются. Смотри, не делай ничего неосмотрительного, не делай никаких подлостей, становись внимательным и будь осторожен!”. Ну, кто еще, кроме МА, мог таким образом позаботиться о своем товарище, хорошо зная, что тот не политик и легко поддается уговорам. Этот призыв МА укрепляет во мне имеющееся у меня стремление к порядочности, заставляя, порой, в угоду ей, поступаться выгодой.
МА человек весьма разносторонний. У него, прибегая к его собственной терминологии, одинаково сильно развиты и хорошо взаимодействуют обе половины мозга – логическое и образное мышление. Он мастер каламбуров. Например. У одного нашего сотрудника появились близнецы. Он довольный ходил по институту, хвастаясь своими близнецами, делая особый акцент на то, что его близнецы редкие и особенные, так как они разнояйцовые. Следом за ним ходил МА, объявляя о тех же близнецах, с добавлением того, что близнецы редкие и особенные, так как они разноотцовые. С этим каламбуром МА ходил далеко не ко всем, а только к немногим сотрудникам, хорошо воспринимающим юмор. Однако наши люди так изголодались по юмору, что передавали этот каламбур из уст в уста. Я услышал его от Н.Г.Денисова, большого любителя и ценителя юмора.

Как человек разносторонний, МА был знатоком спорта и любил пользоваться спортивной терминологией, выстраивая для этого всевозможные аналогии. Так в каком же спортивном амплуа играл МА в нашей команде радиофизиков? По-моему, он был в ней играющим тренером, выполняя в разное время обязанности капитана, нападающего и свободного защитника, охраняя наши ряды от дрязг, лихорадящих многие научные коллективы.

(С.Д.Жерносек-Миллер отобрала этот материал для книги памяти о М.А.Миллере).

 

(C) Copyright «ИнтелТех»—В.Н.Третьяков. Настоящая информация является интеллектуальной собственностью автора сайта, которому было бы интересно знать о любом использовании его материалов. Vlad-Tretyakov@yandex.ru