Сооружение росло, радуя просвещенный взгляд изяществом внешних форм. Но вот неподалеку стала приметна деятельность некоего субъекта, орудовавшего самодельным шанцевым инструментом.

-- Эй, Ерепенников! Под кого это ты копаешь?

Ответа не было.

-- В самом деле, Николай. Не ты ж строил фундамент, а лезешь.

Подкоп продолжался, а ответа по-прежнему не было.

-- Товарищ Ерепенников, вам же эту работу все равно не оплатят. Так зачем же вам такая работа?

Тут Ерепенников отозвался:
-- Хороший ты человек, Томочка, но здесь тебе не профбюро.

-- Стой! -- вдруг взвился Семеркин. – Ты, эта, что делаешь? Ты ж мой краеугольный камень долбишь!.. Ой!

От краеугольного камня отлетел приличный кусок.

-- Что ж ты в фундамент-то закладываешь, Семеркин? -- сказал на это Ерепенников. -- Оно ж обычную дихотомию даже не выдерживает. Постыдился бы...
-- А ты, эта, полегче! -- пригрозил Семеркин. – За такие слова... как бы ответить не пришлось. Нашелся тут... контролер на общественных началах!

Ерепенников тем временем ухватился за какую-то плиту.

-- А вот это не надо! -- раздался внушительный басок Гречевистого. – На этой плите все держится. А ну, вылазь оттуда сейчас же!

-- Если она такая фундаментальная, та чего же она ДСП? А над ней, между прочим, 3 этажа. А если 10 будет? Пятнадцать? Нет, никак она не выдержит. Извини, изымаю я ее из основания. Забери на память.

И Ерепенников легко вскинул наверх предмет особой гордости Гречевистого.

-- А теперь он что творит? -- заволновались вокруг. – Трещины же по стенам пошли! Думать все-таки надо, что делаешь!
-- Я-то как раз думаю. А вот вы о чем думали, когда строили? Вон, тут даже болотце образовалось. Вот, послушайте.

Все смолкли. Дело принимало совсем скверный оборот. Из раскопа донеслось явственное чавканье.

-- Коля, голубчик, -- мягко, как психбольному, сказал друг Ерепенникова, Костя. – Тебе что, жить надоело? Так иди домой, зачем же тебе на людях-то убиваться? Ведь болотце, как ты изволил выразиться, это же специальный цементирующий раствор, разработанный самим Корифеевым!
-- Да знаю я. Но сооружение на одном авторитете, даже устоявшемся, не поставишь. Так что я буду делать то, что считаю нужным. Предупреди людей!

... Долго искали Ерепенникова среди завалов. Нашли, когда у него уже непрерывность рабочего стажа прервалась. Был он ободранным и голодным. Добрые люди со стройки помогли ему устроиться на новом месте. Но это потом. Сейчас же его несут на носилках.

-- Мы ж тебя предупреждали, -- говорили эти добрые люди. – Осознал хоть теперь, что ты в науке дуб заветный?
-- Как не осознать, -- отвечает Ерепенников слабым голосом. – Такие увесистые доводы, и все по голове. Техника безопасности у меня, действительно, ни к черту... Ой, мужики, постойте-ка! -- вдруг оживился Ерепенников. – Ты, Петро, немного влево подай. А ты, Костян, повыше подыми. Ну что, видите?
-- А что мы должны видеть?
-- Как что?! Трещину! Вон она, аж до седьмого этажа! Это ж конфуз-то какой, если она от самого фундамента! Ничего не поделаешь, придется проверить, подкопаться. Вот только очухаюсь немного, -- сказал Ерепенников... и отключился.
-- Безнадежен, -- поставил диагноз Петя. – Может, бог с ним, а?
-- Вот ты думаешь: «Какой-то там Ерепенников, что с ним чикаться!» -- возразил Костя. – А он не «какой-то», он – испытатель фундаментов! Этому не научишь, тут дар нужен. Ну, и характер, конечно. Было бы Ерепенниковых побольше, так не так бы строили.. Ну, понесли.
-- Слушай, а ты эту трещину видел? Я, как ни всматривался...
-- Чудак. Я ж говорю: дар. Пока только он и видит. Другим годы понадобятся, пока заметят. Вот почему он может быть испытателем фундаментов, а нам – не дано.
-- Знаешь, а я как-то по этому поводу несильно переживаю, -- хохотнул Петро.
-- Эх ты, бедняга, -- сочувственно вздохнул Костя.

(«Знамя юности» (Минск), 1988).