В.Н. Третьяков. Контактируем помаленьку (юмореска)

КОНТАКТИРУЕМ ПОМАЛЕНЬКУ

Как-то спускались мы с профессором Ерепенниковым в лифте, а я его возьми да и спроси по-соседски:
-- Куда это вы, Еремеич, настрополились?
-- Да вот, -- отвечает, -- членкореша одного проведать хочу. Швабрицкого.
-- Ух ты! Бартоломея Сигизмундовича? А можно мне с вами увязаться?
-- Увязывайтесь, чего ж, -- разрешил Еремеич. – Но только с условием: чтоб ни с какими научными репликами не встревать. Терпеть он этого не любит. Особенности творческой биографии, надо учитывать.
-- Идет, -- соглашаюсь. – Я как бы от прессы буду.

-- А это еще кто? -- взглянув на меня, нахмурился Швабрицкий. – Не из тех ли как их, излишне ученых?
-- Да нет, -- успокоил его Еремеич. – Так, сосед по площадке. Давно тобой интересуется, вот и увязался. Мы с тобой поговорим, а он попишет. Не возражаешь?
-- А, ну-ну, -- кивнул Бартоломей.
-- Тогда давай с поправкой на прессу разговаривать. Ретроспективно и вообще. Словом, обо всем, что наболело. Скажи им, Толик!
-- И скажу! -- сходу включился Швабрицкий. – Давно пора свести счеты с этими тупоголовыми рыцарями от науки. Которые, по правде сказать, дворовую шайку больше напоминают. Докторишки наук впятером, бывало, соберутся, и давай меня дубасить. Пользуясь тем, что мои крики протеста уже не печатались. А вот академики, те обыкновенно втроем наваливались: «Ах, какая профанация науки!» Язвило их, видишь ли, что какой-то там Швабрицкий на Нобелевку тянет. Вот и шли на меня с рогатиной. Чтобы, значит, понадежнее кислород перекрыть.
-- А поименно вспомнишь тех, кто поднял на тебя руку?
-- Вот еще! Много чести. Чтобы они на моем горбу в историю прямиком въехали?
-- Так ты, значит, уже тогда держал для премии карман пошире?
-- А что мне оставалось? Сам посуди. Возьмем тройку открытий. Скажем, несохранение четности, принцип действия лазера и раскрытие структуры ДНК. Я нарочно беру самые известные. Так вот, с точки зрения моей – это лишь рюшки-фестончики для прикрытия голой правды. А правда вся – в моей Меганомии мира. Увы, у Нобелевского комитета, не знавшего о Мегалономии, был совсем другой взгляд. И каждой рюшке дали по премии... Грустно от всего этого.
-- Но теперь-то не те времена? Вон плюрализма сколько развелось.
-- Какие-то щели в науке приоткрылись, это да. Но моей Меганомии сквозь них не пролезть: больно новизны много. Я на массовые издания было понадеялся. Где там! Чуть слово скажу, а уж в ответ десять. И лупят прямо на уничтожение.
-- А что ты такого перевернул в науке, что все на тебя ополчились?
-- Я вообще-то много открытий произвел своим собственным умом, таких открытий, каких еще ни один реформатор не изобретал. Пригляделся я к науке – и обомлел: да она ж на голове стоит! А ведь наука, в некотором роде, мать наша родная, и негоже ей на голове-то стоять. Вот я ее на ноги и переворачиваю.
-- Каким инструментарием при этом пользуешься?
-- Для таких дел у меня любимый рычаг второго рода имеется – Единый Суперзакон Аристотеля—Швабрицкого. Но иногда надо что-то и попроще пускать в ход, вроде вил и лопат. Ведь что такое квантовая механика, в сущности, как не куча математического навоза в физике? А теория относительности – разве это не свалка тензорных форм? Вот и приходится разгребать.
-- На таком уровне абстракции нам трудновато будет удержаться. Давай спустимся до частностей.
-- Только о том и мечтаю. Возьмем универсальный квант взаимодействия – всем, надеюсь, известный швабрион. Но Бог мой, как его превратно понимают! Даже и швабропоклонники, спасибо им за поддержку.
-- Возьмем такую частность, как телепатия. Объяснишь?
-- Проще простого. Вот ты о чем-то думаешь, и ко мне идут потоки швабрионов, несущих не только заряд и энергию, но и информацию. Я ее воспринимаю, расшифровываю. И говорю тебе, о чем ты только что подумал. Вот твоя мысль: «Да у него сдвиг по фазе». Угадал?
-- Не Швабрицкий, а Вольф Мессинг. Потрясающе!
-- Это еще что, пустяки. Мне и полевитировать перед вами было бы несложно. Да-да, не удивляйся. Люблю на потолке полежать. Отдыхается лучше. Вот и перед вашим приходом... Взгляните-ка, не замазал ли спину известкой?.. Так и думал.
-- Хотелось бы в натуре увидеть.
-- Да уж воспринимаю. Есть одно «но». Швабрионы, как энерго-информационные объекты, влияют на метаболизм и могут вызвать аллергические реакции. Зачем вам, скажем, сыпь по всему телу? Фотографии – другое дело, от них вред небольшой. Вот он я на потолке. Поза совсем непринужденная, правда? Вот что значит умение управлять швабрионными потоками.
-- А что в этом смысле ты можешь порекомендовать?
-- Мое кредо: «Хочешь вовсю действовать – укрепляй свой швабрионный потенциал!» А то толкуют об активной жизненной позиции, а как на ней укрепиться, никто сказать не может. Кроме меня, конечно.
-- Ну и как же на ней укрепиться?
-- Мысль управляет энергией – вот что надо запомнить. И вооружиться терпением. Возьми для начала еле видимую пылинку, попытайся мысленно ее сдвигать. Недели две на это надо потратить, пока не получится. Потом возьмись за песчинку. Тут месяца 3—4 надо. Коробок, даже без спичек, уже года трудов потребует. А уж к столу или стулу перейти – лет на пять надо энтузиазмом запастись.
Еремеич вынул из кармана авторучку и положил на стол.
-- Покажешь, как она сама двигается?
-- Обижаешь, друже. На шкаф лучше смотри.
Швабрицкий уселся за стол и, чтобы руки не отвлекали, спрятал их под крышку стола. Вот он напряженно всматривается в шкаф. Возникает и усиливается прямо-таки машинное гудение швабрионных потоков, рвущихся к объекту воздействия и управляемых теоретически вооруженной мыслью. И – о чудо! -- шкаф дрогнул и явственно приблизился к генератору мысли.
Бартоломей откинулся на спинку стула, достал платок и вытер испарину со лба. Воцарилось молчание.
-- Я еще и не то покажу, -- сказал Швабрицкий. – Подойдем к счетчику.
Мы вышли в прихожую и остановились возле электросчетчика.
-- На нуле стоит, видите? А ведь и холодильник работает, и самовар с чаем, которым я собираюсь вас угостить.
-- Может, полный цикл показаний завершился? Это бы объясняло.
-- Да он на нуле уже десяток лет! -- засмеялся Швабрицкий. – Сколько неприятностей было, сколько штрафов! Милиция не раз приходила. Объясни ей попробуй, что у моего динамо кпд больше 100%. Вы – и то с недоверием смотрите. А я вот отдаю энергии больше, чем беру, плачу штрафы, но от нулевых показаний не отступаюсь. Вопрос принципа!
-- Интересно, как это у тебя получается? Спецконструкция электромашины?
-- Все гораздо проще: я уж давно на пенсии... Как «причем тут это»? Швабрионный потенциал из-за моего домашнего режима работы очень здорово вырос, все от этого!
Мой сосед раскрыл рот что-то спросить, но у него заело, и с явственным «ап» рот захлопнулся.
-- А я ведь и о женщинах подумал, -- сказал Швабрицкий. – Из моего с Аристотелем Суперзакона следует: антишвабрионные потоки замедляют течение времени! Ну, я и взялся омолаживающие камеры конструировать. И вот наконец добился устойчивого локального эффекта. Как-то я сунул руки в камеру, вынимаю, а на них – поверите ли? -- младенческие перетяжки! Оттого и сейчас мои руки, смотрите... Будто я физически мало работал. Видите?
-- Тут и тебя дальний прицел имеется?
-- Да уж не без этого. На весь рост я мечтаю камеру соорудить. Залечь туда и дождаться, когда вымрут мои идейные противники. Но иногда выходить оттуда и метлой своей теории выметать из голов студентов тот научный мусор, каким они успели обогатиться за время обучения.
Тут Швабрицкий заметил, что прихожая – не слишком удобное место для пресс-конференций, и мы вернулись в его рабочий кабинет. Хозяин разлил дармовой (в смысле энергетических затрат) чай, и разговор продолжился.
-- Фактам больше верят, чем рассуждениям. Так что я вам сейчас опыт покажу.
Он взял проволочный тетраэдр, повертел у нас перед глазами и отставил на журнальный столик. Потом положил вовнутрь яблоко. Секунды через две его вынул, нам на стол положил.
-- А теперь следите. Включаю генератор антивремени!
Он подошел к устройству вроде спектроскопа и направил его на тетраэдр. И вдруг – внутри появилось яблоко! Швабрицкий поспешил его оттуда вынуть.
-- Это то самое, что было тут несколько секунд назад. Тождественное! Вы понимаете, надеюсь, всю глубину моего подкопа под науку? Под Ломоносова, под его закон сохранения массы? А что делать? С продовольственной безопасностью надо как-то решать. Экономические реформы? Есть проблемы. А тут взял, поставил антишвабрионный ускоритель на овощную базу, туда где раньше овощи были – и вот уже в проволочных тетраэдрах полно овощей. Двадцатилетней давности, правда, но абсолютно свежих.
-- Как ты до всего этого додумался, прямо не понимаю.
-- Я практикую непосредственный способ постижения истины, когда она сразу вдруг тебе открывается, и никаких тебе доказательств не надо. Ну и, конечно, контактируем помаленьку, раз уж Они признали меня представителем земной цивилизации. Кто б отказался.
Мы уж было совсем распрощались, когда Еремеич вдруг спросил:
-- Если я тебя правильно понял, швабрионные потоки, в отличие от антишвабрионных, должны приближать будущее?
-- А они и приближают. Вот я, например, прекрасно вижу, что завтра ты ко мне опять придешь.
На том и расстались.
Через день я опять встречаю соседа:
-- Ну что, Еремеич, были вчера у Швабрицкого?
-- Был, -- отвечает. – Пришлось сходить: ручку у него забыл. Таких сейчас не купишь.

Слушал, записывал и не встревал
Владимир ТРЕТЬЯКОВ.

Примечание (май 2006 г.). У этой юморески есть предыстория: на мою публикацию «Быстрее времени?..» (март 1988 г.) об общей теории А.И.Вейника ее автор отозвался статьей «Науку развивать молодым!» (июль 1988 г.). Были в этой статье места для меня приятные: как оказалось, в статьях «Советы осененному идеей», «Как у вас с идеями?», «Советы начинающему эксперту» я, не имея тогда доступа к книге Томаса Куна «Структура научных революций», воспроизвел некоторые его выводы. Посему в тех местах, где Вейник сочувственно излагал мысли Куна, я ощущал себя его единомышленником.

Но были места и неприятные: по мнению автора Общей теории, чем меньше собственный творческий вклад ученого в науку, тем решительнее и ожесточеннее он выступает против всего нового. Мой вклад в науку был явно поставлен под сомнение. Хотя вроде бы я (осознавая себя Моськой, лающей на Слона) нигде никакой ожесточенности не допустил. И тут уж скорее надо было бы посочувствовать академикам Ф.И.Федорову и М.А.Ельяшевичу, поскольку уж они-то в своих «письмах в редакцию» в выражениях по поводу А.И.Вейника себя не сдерживали, высказывались весьма решительно.

Возможно, газета «Знамя юности» была бы не против, если бы дискуссия с А.И.Вейником была продолжена. Мне, как тогдашнему постоянному автору газеты, активно участвовавшему в подготовке материалов рубрики «Банк идей» и к тому же публично получившему внушительный отлуп, уж наверное была бы предоставлена возможность оправдаться. Но я ее не использовал. И не потому что нечего было сказать. Я посчитал, что с ученым, постулирующим, что «мир состоит только из вещества и его поведения», всерьез дискутировать уже нельзя. Какая бы революция в науке ни совершалась, но осмысленность положений в революционном порыве все-таки терять нельзя. Так появилась эта юмореска, написанная тогда же, по свежим следам дискуссии – «для себя», друзьям показать, -- но опубликованная лишь в 90-х гг. (в «Навiнах Акадэмii наук Беларусi” и в газете “Гравитон” (Калининград).

УЧЕНЫЕ ДОСУГИ