МИЛЛЕРИАНА

Михаил Адольфович Миллер

Из "ЗАПИСОК НЕСУРАЗНИКА"

Т е л о

Несколько неожиданно выглядит название этого пункта. Обычно, итожа содеянное, люди не считают нужным указывать на телесные особенности виновника подводимых успехов. Им не приходит в голову учитывать, например, общий вес, объем мышечной массы, число задействованных нейронов или просто состояние отчитывающегося лица. Не приходит, и ладно. Хотя кое-что-то из этого ряда представляет заведомый интерес. Часто выделяются лишь броские отклонения от нормы: слепота, глухота, калеченья… и, само собой разумеется, мозговые погрешности. Общество по сути своего назначения (даже при непонимании такового!) жестоко равнодушно к природно хворым индивидам, если только они сами не настаивают на своей необходимости. В умственной производительности это случается не так уж и редко. Известно, что сложные саморегулирующиеся устройства могут обладать двумя ответственными качествами: способностью залатывать повреждения (самопочинка) и способностью функциональной перестройки организма, компенсирующей изъяны (самокомпенсация). В первом случае я люблю цитировать З-з-е-Р-р-у-Рев-а (зеркало русской революции): несмотря на то что ее лечили лучшие доктора, она все-таки выздоровела! А во втором – несколько народных истин: Долголетьем Бог калеку метит!.. Умному прок без рук и без ног!.. Отпадет негодный член, титьки вырастут взамен!.. И в первом, и во втором проявлениях моему телу незаслуженно повезло. На всем сроке жизни я болел почти безостановочно, меня лечили многие медицинские светилы и темнилы и, несмотря на их старания, я дожил до 75! При этом благодаря болезням, хворостям и недомоганиям мне не случилось быть преждевременно убитым; более того, я научился перебрасывать резервы своего организма на любезные ему занятия, которые здоровому телу могли оказаться чуждыми (в штампованном обороте – глубоко чуждыми!).

У меня дома в прихожей одно время красовался плакат со свойствами числа 73. Это редкостное простое число: оно симметрично простое: 73--37. Таких двузначных пять штук: 11--11, 13--31, 17--71, 37--73, 79--97. Их пифагоровы суммы (суммы цифр, сводимые к первой десятке) таковы: 21, 22, 23, 10, 24. Они идут без пропусков по разрядам двоичной системы счисления, кроме исходного числа 73, дающего основание десятеричной системы счисления, т. е. той, в которой это число записано. Муж моей внучки ахнул от удивления и спросил, а как я до всего этакого додумался. Мой ответ был ошеломляюще прост: для всего такого этакого – сказал я – достаточно пролежать месяц в реанимации. Конечно, такое красивое свойство числа 73 мало кому принесет вознаграждающую радость, разве что посвященным в каббалистику,– они могут восславить 37 и 73-летние юбилеи, как возрасты, означенные скрытыми таинствами. (Напомню, каббала каждому числу придает мистические значимости!). Но я привел этот пример не для возвеличивания чокнутости, а как поразительную ловкость организма, способного отвлечь думы от зловредной соматики (телесности) и пустившего на ее излечение гормоны наслаждения! И такое встречалось у меня практически при всех отягощенных хворями обстоятельствах. Однако в молодости полеты воображения бывали, как это ни странно, более вразумительными.

В 1950 году надо мной учинили врачебное злодейство (зло-действо), повлиявшее на всю мою последующую жизнь, – из меня вынули левую почку вместе с надпочечником. Я не был об этом предупрежден заранее – решение приняли пря-мо на операционном столе. Узнав, лежал в пришибленной депрессии… и лечился Ландау--Лифшицем. Витал в пространствах разной метрики и очень хотел ввести в себя единичный антисимметричный тензор (Леви-Чивита)… Ввести обиходно, представимо, по-свойски… Уже потом развил все придуманное мною в том больничном кошмаре на своих лекциях, потом, потом… А тогда я просто этим выживал, у меня было для этого не только время, но и поощряющая необходимость.

Бытуют такие подсчеты. Сколько человек за свою жизнь выпил воды или спиртного, сколько съел разной пищи, сколько бодрствовал, сколько дрых и т. д. У меня есть еще одна важная графа – сколько процентов жизненного времени я наболел, в смысле потратил на болезни и лечения. Думаю, примерно половину. Недавно я обратил внимание, что во всех опубликованных воспоминаниях, где хотя бы мельком отмечается мое наличие, применяются обороты типа: в это время он (т. е. я!) болел, или лежал в больнице, или только что выписался, или мы навестили больного на дому и т. п. И только в одном месте сказано, что я чувствовал себя достаточно здоровым. Следователь-но, общественное мнение вылепило обо мне такое представление, и я не захотел его предотвратить. Я с ним сроднился, перепутывая первичное со вторичным.

Ежегодно, под Новый год, я суммирую числовые данные жизни. Приверженность к числам у меня, предполагаю, в крови и в лимфе. Сюда входят, в частности, количество пройденных километров (раньше, до травмы ноги, редко бывало менее 3000! Ничего себе хилость! Но не надо путать хворость с немощью!), колебания веса тела, число безлекарственных засыпаний и т. п. И одним из важнейших показателей служит очередной перечень перенесенных заболеваний, с признанием только системных. К 75 годам их накопилось примерно полсотни! (без ранних детских, которые я сам не помню – только по рассказам). Один знакомый врач любил говорить: всякое нездоровье либо из-за обмена веществ, либо на нервной почве. И травмы тоже, ибо стечение обстоятельств безусловно результат неправильного и сугубо нервного обмена кого-то и чего-то. Это не диагноз, это мировоззрение! У меня иногда складывается впечатление, что я всего лишь честный сын своей разрегулированной Родины: у нас с Ней общие симптомы нарушений – и управленческих, и сущностных. Как брякнул сгоряча поэт-горлопан: я б ее закрыл, слегка почистил, а потом опять открыл вторично. Боюсь, ни ее телу, ни моему такое не светит.

Остановлюсь с отдельным пристрастием на трех выбранных приключениях (злоключениях) тела. Урологическом, неврологическом и травматическом. Как я уже погоревал, в 1950 году мне удалили почку, заменив ее утешениями, что две почки – необоснованное излишество, даже 10% одной вполне хватает человеку для идеальной фильтрации мочевины и других вредных отправлений. И обязательно добавляли, что Александру Федоровичу Керенскому (помните,– сыну директора гимназии в Симбирске!) оттяпали почку еще в 1912 (?) году, и он ухитрился после возглавить Временное Правительство. Кстати, дожил потом до глубокой старости и умер без покаяния на руках своей почитательницы, кажется, в Нью-Йорке. Мне повезло-не-повезло меньше-больше его. В должностных возвышениях я добирался всего лишь до заведующего научным отделом, проявив, правда, столь же умеренные способности к властвованию. И врачебные утешения в отношении жизнерадостных последствий для тела почти полностью опроверг. Я переболел десятками пиелонефритов, массово искололся антибиотиками, которые едва успевали для меня открывать в отечественных и заграничных лабораториях, перенес еще пять хирургических уро-взрезов. Однажды в Голландии совсем было решил отдавать концы, перепугав нашего посла и его верных слуг, заподозривших во мне полит-убеженца (1965 год, однако!). В общем прошел через все услуги Судьбы-Злодейки, и сейчас моя поченька, такая измученная, такая усталая, такая единственькая, натуженно очищает тело от повседневной скверны, временами вздуваясь из-за перегрузки и сосудистых расширений. Спасибо ей, родненькой,– она выдерживает даже боязнь сглаза через это про нее поминание! А еще благодарственные мурлыки двум нижегородским урологам – Валерию Алексеевичу Анцыгину и Наталии Борисовне Забродиной – за своевременный перевод моих очистительных сооружений в режим продленки.

Но все это оказалось не единственным отмщением мне за доверчивость. Через 6--8 лет после той злосчастной нефроэктомии со мной стали случаться проявления загадочных явлений. Замедление и пропадания речи (молчь!), вегетативные расстройства (бури!), депрессивные уха-нья в пропасти (сбои!) и многоцветные галлюцинации (глюки!). Молчи, Бури, Сбои, Глюки – какие приподнятые слова, которыми обозначены мрачные и даже отвратные выверты. Я жил под этими приступами лет 20 (двадцать!). Они периодически возникали и затухали, давая организму релаксироваться, чтобы потом непредсказуемо вспыхнуть вновь и плюс к тому же – с опасными новшествами. Удивительно, но факт – при сем при этом мои умственные возможности почти не снижались, и в промежутках между сбоями я мог жить своей предыдущей жизнью как ни в чем не бывало. Предыдущей и последующей, т. е. продвигающейся вперед. Разумеется, меня подвергали непрекращающемуся лечению, однако при отсутствии ясных диагнозов или хотя бы намеков на понимание причин – эти лечения отдавали сходством с бомбежкой по площадям под управлением любви. Я побывал даже на нескольких земских приемах у самого Снежневского – главного психиатра страны в те незабываемые 70-е. (Ах! У нас все года незабываемые, начиная с 1917-го!) Того самого А. Снежневского, которого осуждал весь внесоветский мир за политпсихиатрию. Он и его приспешники квалифицировали инакомыслящих как психически отклоненных от нормы с симптомами так называемой вялотекущей шизофрении. Ха! Во все времена и при всех государственных правдах и неправдах люди странного (мягко говоря) нрава зачислялись властями в психи, еретики или юродивые. За исключением тех нередких случаев, когда сами власти пребывали в состоянии таких же патологических странностей (вроде нашей нынешней ДурДумы!). Я же от Снежневского не поимел никаких злодеяний. Более того, он снабдил меня какими-то сногсшибательными (буквально!!) загран-лекарствами из кремлевских заначек и некоторыми поведенческими характеристиками, вроде амбулаторного автоматизма (склонности к бесцельному бродяжничеству); я и без него любил перебирать ногами пространства и просторы, но не знал, что это может быть столь научно квалифицировано. К сожалению, все эти меры помогли мне, как мертвому помогают припарки. Впрочем, для тех, кто занимается то ли наукой, то ли лже… о внетельных (Out of body!) движениях души, может быть посмертные припарки свое действие на нее и оказывают! Вообще, надо сказать, врачи (и особенно врачи с поползновениями на нечто большее…) набрасывались на меня с энтузиазмом биологов – выискивателей редких тварей (скорее всего, вымирающих, а втайне им хотелось, чтобы залетных). Большинство жаждало познания, и лишь некоторые, совсем немногие, – воспомоществования. Крестовый эксперимент был учинен надо мной в клинике Гехта весной 1972 года. Он догадался, что источником моих метаний может быть гипофункция надпочечника. А эта секреторная железка осталась во мне без дублера и эпизодически подвергалась легкой зажатости (одиночная почка раздувается в 1,3–1,5 раза! и давит на все ря-дом!), поэтому и впрямь могла куролесить. (А кора надпочечника, как известно, управляет калиево-натриевым балансом и многими ответственными химическими показателями, у нее прямая связь – химвертушка – с гипофизом!) С меня сняли облегчающие приступы медикаменты (ради чистоты диагностического опыта!) и обнаружили кое-какие следы нарушений, замазанные, правда, многочислен-ными помехами. Существует такое понятие, как квантовые измерения. В приближении сухого остатка они характеризуются тем, что сама процедура измерения портит измеряемый объект, и потому представления о нем до… заменяются на представления о нем после..! Более того, объект до… только для того и придумы-вается, чтобы породить объект после… Считается, в макромире таких явлений не сыщешь. Я был тому восклицательным опровержением! В результате этих кре-стовых экспериментов мое пред-тело заменилось на после-тело с долго неисчезающими последствиями. Я полностью потерял способность говорить, слова возникали в моей голове и могли быть изображены письменно или печатно, но не озвучивались. Даже слова на прием воспринимались преимущественно от привычных близких. Наступил какой-то особый сбой с искаженно обостренным восприятием окружающей будто бы действительности. Помню, в первое утро той новой жизни моя милая, трогательная врачиха (противившаяся этому профессорскому эксперименту) спросила меня, указывая на окно,– что это?.. и я в ответ написал ей – вест-вест норд! После она долго вспоминала. Поняла, что их медицина тут беспомощна. (До этого, оказывается, никто из них не задумывался, куда выходят окна).

Не буду перелистывать перипетии той новой безречевой жизни, она длилась четыре с половиной года (почти как наша Отечественная Война!), была полна драматизма, потерь и приобретений, а главное -- непрерывной борьбы с внутренними врагами, которые просто дорвались до бесчинства. В середине срока у меня, конечно же, закупорилась почка, и потребовалась очередная операция. Ее провел в Москве Дмитрий Вавилович Кан, обладатель все- и международного признания короля мочеточников. Главврач той больницы (N 50 Тимирязевского района, куда когда-то привезли подраненного Ландау) наложил вето, считая, что я могу не выйти из наркоза. Но Кан на свой страх и риск применил безотказное врачебное правило – хирургическое вмешательство по жизненным (!) показаниям, и я эти показания оправдал. Я имел обыкновение сдруживаться со своими лечащими врачами, они превращались в любящих меня, так было почти всегда без исключений, потому что именно так почти всегда мне и хотелось. Но Кан занял особый уголок моей памяти. Когда из загадочного небытия ко мне вернулась речь, я наслаждался находить в лугах или в полях наиудаленнейшую от краев точку и во всю возвращенную голосовую мощь издавать благодарственный клич: Спаси-бо! Кану! …Спасибо! К-а-а-а-н-у-у!.. Он умер во время операции на сердце в Штатах, но захоронен в Москве. На могильной плите надпись без обывательских уточнений, как и положено воистину Знатным Мира Сего, – просто Д.В. Кан.

Речь прорезалась осенью 76-го. Как будто кто-то починил оборванную проводку на трассе мозги – связки. Предвестниками послужили ослабления приступов вегетативок. Кроме того, в некоторых медицинских руководствах предсказывалось – моим безречием надо честно отболеть несколько лет. Вся жизнь так устроена – ею надо отболеть несколько лет! В общем я вернулся в строй. Странное выражение – в строй, правильнее сказать – в прежнее состояние. (Есть даже такой анекдот: почему вы все такие ученые, а не ходите строем!) Только это уже был слегка не я, сменились клетки и взгляды. Говорят, и характер тоже. Но ведь без контрольного близнеца этих изменений не измерить, ибо сами измерители тоже могли за это время сменить клетки и взгляды.

Последняя катавасия случилась со мной 24 июня 1995 года. В исторических мерках совсем недавно, но как говорил поэт: Давно ли? Жизнь тому назад! …Я расслабился. Мне показалось, что главные пакости преодолены и я выхожу в неопасную, тихо затухающую старость. Точнее, опасную только своим неизбежным концом – распадом тела и личности. Все жаждут в этом одновременности. А пока я блаженствовал. Нирванился! Шел на день рождения к своей внучке и лущил веселые орешки. Вдруг с противополож-ной стороны дороги, оторвавшись от молодых хозяев, на меня взметнулась огромная псина в наморднике. Думаю, пудовая, но с каждым повтором памяти она растет и растет, прибавляясь в размерах и в страшности. Псина повалила меня на асфальт. И я, всю жизнь обучавший других технике не травмирующих падений, на сей раз сам брякнулся наотмашь, как чурка, переломив шейку левого бедра! Тем самым только что утвержденная программа моей благопристойной старости потерпела крах. Кстати сказать, возможно, и в этом случае проглядывались почечные следы: нарушение кальциевого обмена, т. е. я метался между львом и крокодилом – урокамнями и размягчением костей. Но опять для точного утверждения не достает контрольного близнеца! В общем, я перенес две операции. После первой – сустав рассыпался, а во второй мне вставили эндопротез не самой удачной конструкции, но все-таки поднявший меня на обе ноги. И я записал в свои поминальные святцы еще одного врача -- Олега Петровича Варварина. Только жизнь моя все равно вышла новым боком. Я превратился в несуразного деда-надомника. Если раньше, подобно Платону, я ходил и собирал мысли, рассеянные по Природе, по всему миру, в полях, лесах и болотах, то теперь они стали сугубо домашними, местной выделки, извлекаемые в основном из компьютера, а для воинствующих материалистов это означает – из пальцев, бегающих по клавиатуре.

Завершая рассказ про коварство тела, я снова вернусь к исходным рубежам: идет в дело любое тело, если из убытков извлекать прибытки… ибо Дух может излечивать болезни силой всего лишь намерения. Только бы, только бы, только бы…

Мой ближний, ты не хочешь из окошка о мостовую брякнуть шалой головой!

Слепок из клеток, нервов, сосудов,
Наполняющий Чудо Животворного Люда.
Электроны, фотоны, ядра,
Через молекулы
Станьте кумекалами!
Это рассадно надо
Для своего рождения
Богу спецназначения!
Чтобы сквозь святость и жуть
Однажды пройти Ему путь
Чрез проклятия –
От зачатия до распятия!

A M E N